Антон родился на Камчатке. Руслан приехал из Ростова и влюбился в Петропавловск. Когда Оля первый раз пошла в поход в качестве повара, наврала, что умеет готовить. Паша раньше снимал музыкантов для европейских журналов, а в России работал в Playboy и руководил фотостудией, а теперь рассматривает в объектив вулканы и евражек. У нас отличные организаторы и классная группа: японисты, дизайнеры, юрист, менеджер из Северстали, фитнес-тренер и моя мама, с которой мы не виделись почти полгода. Мама любит приключения и никогда не была на Дальнем Востоке. Она пообещала не вспоминать про шапку и щедро налила бугульмы в свою личную фляжку. «А хочешь я всем скажу, что мы приехали сюда искать твою настоящую мать?» — мама обожает панчлайны.

Авачинская бухта — самая большая бухта в мире. Когда-то в нее мог уместиться вообще весь существующий флот. Сейчас это уже не так, но все равно впечатляет. Мы плывем в открытый океан — ловить рыбу и фотографировать китов, если, конечно, их встретим. Первыми появляются косатки: три черных плавника то возникают, то теряются в волнах. Кораблики устремляются в погоню: не одни мы строим из себя Кусто. В отличие от косаток за сивучами гоняться не нужно: они просто развалились на скалах и подставляют бока солнцу. Когда к ним пытается забраться очередной сородич, остальные недовольно рычат: они-то уже высохли, а новый сивуч – холодный и мокрый — гоните его в шею. А вот каланы или морские выдры не в пример дружелюбней: плавают на спине, взявшись за лапки, а на животе держат камушек, чтобы вскрывать ракушки. Каждая выдра находит себе любимый камушек на всю жизнь. Правда, раньше камчатские каланы делать этого не умели — их научили американские родственники: плыть-то недалеко. А вот и пара китов: темно-синий хвост медленно уходит под воду.

Рыбалка напоминает тиндер: всем попадаются сплошные морские черти, яркие и симпатичные, но малосъедобные. Приходится снимать их с крючков и отправлять обратно в пучину. А вот и рыба-капитан – значит, уха точно будет! Почему капитан? – Потому что пятнышки на шкуре похожи на пуговицы на кителе. Наш капитан отправляет тезку в кастрюлю к картошке и моркови.

Главный друг путешественника по Камчатке – КАМАЗ или вахтовка. Даже на джипе можно застрять, а КАМАЗ переваливается на ухабах, но уверенно движется к цели. По краям дороги стоят вешки: зимой здесь насыпает больше 10 метров снега и можно запросто потерять дорогу, застряв в спрятанных под снегом ветвях. За рулем дядя Коля. Он любит загадки, а когда надевает темные очки становится похож на Кэвина Костнера. До Козыревска 500 км. Руслан и Антон по очереди рассказывают про вулканы: оказывается извержение может длится годами. А лава совсем не обязательно вытекает из жерла: она может искать выхода рядом, образуя «прорывы». Последнее извержение на Камчатке произошло в 2012-2013 г. Рванул Толбачик, за год из него утекло примерно 2 км³ лавы.

Мы бредем по лавовому языку, клином прорубившем лесу. Жизнь на Камчатке постоянно борется со смертью. И даже если смерть на короткое время побеждает, жизнь обязательно берет реванш. В 1975 г. «Мертвый лес» неподалеку накрыло облаком раскаленного пепла: корни погибли, а деревья так и остались стоять сухими остовами. А сейчас все в молодой поросли и розовых кустах иван-чая. Правда, чем ближе к Толбачику, тем меньше растительности. Зато больше лавы. Она бывает похожа на скрученные косы и полотно. Из-под земли до сих пор идет жар. Руслан втыкает в бананы кусочки шоколада и заворачивает их в фольгу: будем запекать их в разломе. Раньше в одной из пещер устраивали настоящую баню – сотрудники заповедника плескали водой на стены и сидели в облаках пара.

Лагерь у подножия Толбачика называется «Клешня». Разноцветные палатки светятся в заходящем солнце на фоне черного вулканического пепла. В лагере хозяйничают евражки – беренгийский суслики. Кормить человеческой едой их запрещено: от хлеба они и вовсе умирают. Но евражки готовы рискнуть жизнью.

Мимо пробегает суслик с половинкой шоколадной плитки. Шоколад загораживает зверю обзор, и он постоянно врезается в придорожные камни, но не сдается. Я пытаюсь отобрать у евражки запрещенку, но он оказывается быстрее.

В заповеднике работает Оля – единственная женщина-инспектор на Камчатке. У нее есть ружье на случай медведя и сарказм на случай глупых туристов. А еще Оля любит травить байки: мы сразу решаем, что из нее бы получился отличный стендапер. «Вообще-то я и есть стендапер» — отвечает Оля и продолжает рассказ про пожилого гида в красных трусах.

Моросит дождь. Мы яркой сороконожкой взбираемся на конус – здоровенный холм, оставшийся после извержения. Мимо пролетают вороны. Кутх, древний ительменский бог, когда-то договорился с хранительницей безбрежного океана Камчей, и поселил свой народ на этих землях. Сейчас Кутх маленький и нестрашный. Наблюдает откуда-то сверху за сложенным из камней лабиринтом. Ему любопытно, что загадает человек, добравшись до центра. Все хотят одного — Кутх разочарованно взмахивает крылом.

На Халактырском пляже чей-то пес наворачивает круги. Упрямые серферы борются с волнами. Дует ветер. Мы нарядились в купальники и по очереди лежим на черном песке, пока Паша фотографирует нас с дрона. «Жди волну» - кричит Паша. Я жду и чувствую, как она заливается мне под спину, хватая за волосы. «Еще одну!» - мне уже все равно. От первой волны у меня перехватило дыхание, и теперь океан кажется неожиданно теплым. Но лицо у меня все равно перекошено, и я радуюсь, что на снимке его не разглядеть.